Ирина Зелинская – монреальская художница. Написала я это предложение и задумалась, а права ли я, называя ее именно так. То, что Ирина художница – спору нет. Но я бы еще сказала, что она сказочница. И все ее истории – добрые и светлые и обязательно со счастливым концом.
— Ира, в конце декабря у людей как-то само собой возникают различные приятные ожидания. Может, это нам досталось из детства, а, может, мы все еще не очень выросли и по традиции в канун Нового года ждем чуда. — Да, наверное.
— Пусть эта беседа попадет в тон ожиданиям наших читателей. Скажи, ты согласна с тем, что ты сказочница? Ты же создаешь некий мир, о котором ты рассказываешь своими картинами.
— Да, я согласна с этим. Но, честно тебе скажу, я почти уверена, что с одного слова могу начать рассказывать сказку. Если меня кто-то попросит: «Расскажи сказку!» — то я начну. И я не знаю, куда она приведет.
— Ну, давай, расскажи.
— (Смеется). Рассказать сказку?! Про мандарин. Вот он. Это вообще-то расхожая тема. Я помню в детстве новогодние подарки. Да и сын мой такие же получал. Несколько шоколадных конфет, орехов и один мандарин. Запах мандариновый обязательно сопутствует Новому году. Они были грузинскими, мне кажется…
— Или армянскими…
— Может быть. Они были с листиками.
— Немного кисленькие…
— Всякие были. Но невероятно пахли. Я помню, что мы так их берегли, что мыли их, с корочки срезали мякоть, сушили. А потом клали в чай, в пироги, в белье – для запаха. Это была такая драгоценная шкурка! Каждый кусочек шел в дело. А запах был праздничный. Мандарин – это невероятный символ. До сих пор их люблю. Кроме того, я знаю, что зимой, когда нет солнца, обязательно нужно добавлять что-нибудь желтое или оранжевое в свое окружение. Можно поставить прозрачную вазу и положить туда несколько лимонов и мандаринов. Можно положить и апельсины, но мандарины я люблю больше. Мандарины – это маленькие солнца. Я их просто люблю держать в руках. Они у меня связаны с теплотой, с огнем, с питанием душевным. Не потому что я хочу их есть, я их, кстати, немного ем. Просто тепло, тоненькая шкурка, я чувствую в них сок. Хочешь, съешь!
— Спасибо, они действительно очень славные. Ложатся в ладонь, и форма такая – словно созданы для того, чтобы их срывали рукой.
— Я никогда не видела, как они растут, и мечтаю увидеть. Я видела, как растут другие фрукты: киви, персики, груши.
— В твоих картинах есть оранжевый цвет?
— Есть. Я, когда приехала из Европы, очень здесь замерзла. Пришла домой и нарисовала огонь. Получился фантастический огонь. Оранжевый цвет – это, кстати, одежда тибетских монахов. Есть уровни чакры, и вторая чакра снизу – оранжевая. Это энергия, сила, вдохновение, огонь. Когда на улице такой серый день, подержите в руках мандарин, и вам станет теплее.
— Вот сказка и получилась.
— Скорее, рассказ. Я люблю все цвета. У меня все цветное дома. Но у каждого цвета – свое настроение. Скажем, голубой – цвет спокойствия, дыхания, воздуха. Когда человек стеснен какими-то обстоятельствами, то очень хорошо смотреть на синий и голубой цвета, на поток, на воду, на небо. Это дает свободу дышать. Зеленый цвет – это умиротворение, стабильность, релаксация. Фиолетовый – цвет мудрости, колдовства.
— Но еще и одиночества.
— Да, и изоляции. Но черный и коричневый – это изоляция еще большая. Вообще черный цвет – это фиксация, отделение.
— Считается, что Монреаль – город черного цвета.
— Это стильно. У нас есть сосед, так он все время носит черное. У него все оттенки черного. Очень элегантный. У него все с нюансами. Он себя так представляет. Черный всегда считался универсальным. Черный – это не только изоляция, но и противопоставление себя миру. Я думаю, что люди не задумываются, что, надев одежду черного цвета, стараются противопоставить себя другим. Это практичный цвет. Но когда его слишком много, то хочется спросить: «Кто от кого отделяется?». Все становятся одинаковыми. Поэтому хорошо, когда есть что-то цветное. Если я надену что-то черное, то обязательно добавлю какой-то цвет. На черном очень хорошо виден любой цвет. Вот, смотри, это работы Игоря Тышлера. Он любит писать на черном. У него такой мелкий мазок. Но я заметила, что местные не любят черный цвет в картинах, считают, что он выглядит мрачно.
— Они предпочитают бежевое…
— Да, пожалуй. Они любят пейзажи, это для них родное. У Игоря фантастические работы, есть в них что-то византийское. Его любят местные греки, они охотно покупают его картины. Его любят местные евреи…
— А кто любит твои работы?
— Очень неожиданные люди…
— Их можно классифицировать так же, как почитателей творчества Тышлера?
— Сейчас попробую. Я продала местным квебекуа несколько работ. Одна девушка купила у меня картину, где изображена рыба-солнце, и говорит, что, взглянув на нее с утра, весь день ходит в хорошем настроении. Эта рыба, кстати, тоже желто-оранжевая. Она же купила у меня работу с замком, сложенным в виде этажерки из разных вещей.
— О, я помню эту твою работу и очень ее люблю.
— Еще она купила фантастические, совершенно нереальные цветы, про которые я и подумать не могла, что они ей понравятся. Несколько работ купил итальянец.
— А где твои почитатели находят твои работы?
— У меня состоялась одна персональная выставка, и несколько раз я участвовала в совместных вернисажах. Несколько картин ушли к русским, в Торонто. Есть в моем творчестве странное ответвление. Я делаю работы для Африки. Никак от себя не ожидала, что смогу участвовать в подобном проекте. Это очень интересно: создается серия плакатов для разных африканских стран. На их основе издают книжки для мам, чтобы они учились по картинкам, как нужно ухаживать за ребенком, по каким признакам определять, хорошо или плохо ребенок себя чувствует и т.д. Мне даются темы, и я сама нахожу, как одеваются люди в той или иной стране, как выглядят их дома, больницы и пр. Я ничего нигде не срисовываю. Сначала я читаю о каждой стране, а потом рисую. Посылаю эскиз будущего рисунка в Торонто одному вовлеченному в проект профессору, а он уже посылает его на утверждение в Африку. Там обсуждается, получилось ли у меня похоже на то, как африканские матери держат своих детей, купают, одевают и пр. Однажды даже возник спор о том, правильно ли мама на моей картинке держит ребенка. Уроженцы страны, для которой я рисовала, говорили, что их мамы держат ребенка по-другому. Такие обсуждения продолжаются по нескольку дней.
— Сколько таких картинок ты уже сделала?
— Если посчитать, то штук сто. Совсем немного. Сначала я делала учебник для мам, как воспитывать маленьких деток, как с ними играть, как их обучать и т.д. Потом я делала для Эфиопии книжку о том, как строятся отношения в семье. Все эти работы входят в большую развивающую программу университета МакГилла, которую финансирует канадское правительство.
— И ты, получается, часть этого большого проекта.
— Да, я уже года 3-4 с ними сотрудничаю. Меня несколько раз приглашали в Африку. Я пока не собралась, но очень хочу съездить туда. Там такие красивые молодые женщины, у них такие длинные шеи, они удивительно грациозны. Кстати, мой первый набросок для этой серии я сделала с медсестры в одном из монреальских госпиталей. Я ее попросила 3 минутки попозировать, объяснив, зачем это нужно. Она согласилась. А уж потом я стала во всем детально разбираться. Мне очень интересно работать в этом проекте и с этими людьми. Они настоящие подвижники. И приятно, что им нравится то, что я делаю.
— Работы в этом направлении — несколько другой стиль. Это не похоже на то, что ты делаешь как художник Ирина Зелинская.
— Нет, это вхождение в другой мир. Или я создаю свой мир, которого никто не видел, кроме меня. Или я вникаю в мир, который существует, и пытаюсь перенести его на картину.
— Ира, давай мы вернемся в мир, который ты создаешь, и поговорим о том, кто его обитатели?
— Все, что мне говорят, я легко представляю в видимых образах. Поэтому не люблю, когда рассказывают что-то неприятное. Из-за этого в школе я не любила анатомию: я сразу начинала видеть, что у меня внутри. Вот эта картина называется «Хранительница времени». Все течет и изменяется…
— А время не меняет свою форму: оно в виде шара.
— Это спираль, которая сжимается и разжимается. Она находится внутри шара. Я поселяю в свой мир своих знакомых, когда создаю их портреты. Они не возражают. А еще в моем мире живут всякие тролли, есть русалочка, которую слепила моя ученица, есть человечек из веточки, которого я купила в Португалии. Вот, кстати говоря, роза, которую мы лепили с учениками. Лепить – очень полезно, потому что у детей в это время развивается трехмерное мышление. И когда потом они эту розу рисуют, то они ее не срисовывают, а воссоздают по памяти, потому что знают, как она устроена. Правое полушарие мозга отвечает за креативность, а левое – за правильное исполнение работы. Я выстраиваю свои уроки с учениками так, чтобы они гармонически развивались.
— А это тоже персонаж из твоего мира. Это рыба, но особенная.
— Я назвала ее «Я рыба». Это не столько автопортрет, сколько ощущение себя в своей среде. Я как рыба в воде. Желание ощущать себя в своей среде, чтобы мне было не то чтобы комфортно, но рождалось вдохновение, чтобы я могла скользить легко, чтобы ничто не могло меня задержать – никакие препятствия. Эта рыба как маленькая торпеда. А эта собака у меня получилась из кляксы. Это волшебники. Первого я нарисовала, когда только приехала сюда. А второй – волшебник, уже чего-то достигший. Вообще-то это я.
— А почему ты говоришь «волшебник»?
— Это какое-то существо, не мужчина, не женщина – а волшебник. Первый – еще мастеровой, у него нет пуговиц, нет сумки, его пальто застегнуто на булавки. А у второго есть поясок…
— И цветные пуговицы! Разбогател!
— И еще в сумке у него два зайца. Он поймал сразу двух зайцев вопреки пословице «За двумя зайцами погонишься…».
— Ах, вот как! Какой хороший образ!
— А свечка в руках говорит о том, что он видит свой путь и может светить другим.
— А у первого в руке клубок…
— Ты понимаешь, что тут происходит: дорога сматывается в клубок…
— Действительно, клубок не раскручивается и не ведет куда-то, а сматывается… Ира, это значит, что ты пришла к своему месту?
— Возможно, что так. Я никогда не планирую, что нарисовать, все происходит спонтанно.
На этом наше интервью закончилось, а потом мы еще долго сидели, и Ира рассказывала о своем детстве. И если бы я записала еще и эти ее рассказы, то могла бы представить вам готовый рецепт того, как стать сказочницей. Но путь в этом направлении у каждого свой. Ищите свои тропинки!
Монреаль
