Жека уходит

Жека уходит— Как бы так изловчиться и ускоренно прожить эту неделю, — говорит жена.
— А что такое? — спрашиваю я. Спрашиваю рассеянно — собираюсь на работу, и в голове 3 слоя мыслей: собрать ланч, не забыть пропуск, переставить машину, пока штраф не дали.
На работу я езжу на велосипеде — машина не нужна.
Жена не отвечает. Подхватив стопку белья в стиралке, она устремляется наверх. Хм… что-то не так.Ах да! Как же я забыл — Жека уходит! Жеке шарахнуло 5 лет, и он уходит от нас в школу. У нас, знаете ли, детский сад. Домашний. Субсидии… не подвал… рядом парки… горячее питание… кроватки… образовательная программа… Телефона не будет — это не рекламное произведение. Это, скажем прямо, ябеда на действительность (Шендерович).

Так я о Жеке. Он появился у нас три года назад, обычным порядком, как все остальные. Мы — русскоязычный детский сад в пределах досягаемости, вот к нам и привели Жеку. Уж он плакал… К плачу он вкуса не потерял за все эти три года. Как на одной из картинок Херлуфа Бидструпа — где ребёнок орёт и упирается по дороге в детсад, а потом точно так же орёт и упирается по дороге домой. Вообще плачут дети много, со вкусом, по-разному и порой по совершенно таинственным причинам. А что вы хотите — специфика работы. Именно об этом пойдёт речь. О специфике.

Нельзя сказать, что нас прямо достали расспросами о том, каково это — держать дома детский сад. Но пяток-шесток консультаций мы на эту тему уже дали. Абсолютно все консультируемые полагали, что домашний детский садик — это нормальный такой, не шибко хлопотный бизнес, типа изготовления на дому пельменей или, скажем, квашеной капусты. Выстрелила, насколько я знаю, только одна консультация. Да и то, тётенька не просто консультировалась — она работала у нас ассистентом года полтора. До сих пор вспоминаем её добрым словом. И раз уж надо с чего-то начинать эту повесть о тяготах и лишениях наших, почему бы не начать её с такого немаловажного аспекта как ассистент. Один человек может принять максимум 6 детей от полутора лет. А больше 9 в домашних садиках не бывает — закон. Мы вообще повидали садиков — мама не горюй. Я — и то повидал. А жена — десятков пять, а то и шесть. Так вот, только один садик из виденных нами был на шесть человек с одним воспитателем. То есть были и другие, но вы туда не хотите. Мы не захотели. Там 6 детей ползают кругом по линолеуму, дружно на него писают, а воспитательница сидит, уронив натруженные руки, и смотрит, чтобы они в этом во всём не утонули. Трудно одному с шестью детьми. Ассистент — не роскошь, а средство прожить подольше. Нам с ассистентами везло. Но поиск и отбор — процесс болезненный. Дали мы раз объявление: \»Требуется ассистент в детский садик\». Русским по белому. Звонит мужчина, интересуется насчёт работы. Жена спрашивает:

— А вы по профессии кто?

— Водитель грузовика! — отвечает мужчина. — Временно без работы, вот подумал – может, к вам на пару месяцев…

Жена всё поняла сразу, но она деликатная и не может человека огорчить. И, очевидно, не может объяснить, что дети — не поросята, и привыкают к одному человеку, и крайне нежелательно менять ассистентов каждый год, не говоря уже о двух месяцах. Поэтому, вздыхая, жена приступает к перечислению обязанностей ассистента.

— Так мне их ещё и кормить придётся? — возмущается водитель грузовика. — Ну нет, извините.

Жена с радостью вешает трубку. Уф-ф, пронесло!

Следующим номером нашей программы был ряд интервью, на которые претендентки заявлялись с мужьями. Особенно запомнились мне две пары, одна из которых явно приехала в Канаду только потому, что в ней, в Канаде, очень много пустого места. Это были 2 огромных человека, оба квадратные — жена чуть пониже мужа, но выше меня. А я — метр восемьдесят шесть. Они сели в нашей игровой комнате, заняв три четверти её объёма и дружно посмотрели вниз, на мою жену ростом в метр пятьдесят семь. Я тоже хотел зайти, поддержать подругу жизни, но места в комнате уже не было. Претендентка вела себя робко, отвечая на вопросы запиналась, а её супруг разглядывал нас и всё вокруг суровым взглядом. Закончив интервью, жена моя пообещала позвонить, и посетители вышли, протиснувшись в наши немаленькие двери боком. Другая пара была нормальных размеров. Лет им было эдак по 40, и выглядели они совершенно компанейскими людьми. Только вот в течение всего интервью муж держал жену за руку, тревожно переводил глаза с моей жены на свою и успел ответить на половину вопросов раньше неё. По-моему, он ожидал, что мы начнём её бить. Я до сих пор не могу понять — что это была за волна с парным прохождением собеседования. Но за 2 недели мы нашли ассистента. А звонили нам потом ещё с месяцок. Следует заметить, что за 9 лет этот процесс мы были вынуждены повторить четырежды. Не считая поисков кратковременной замены на разные всякие случаи. Ну и, конечно, ассистент, пусть и временный — на неделю, должен пройти полицейскую проверку и регистрацию в головном учреждении. Время и деньги.

Наш теперешний ассистент — дипломированный педагог и логопед. С Жекой она провела немало времени. Жека — один из тех детей, которые говорят чуть ли не с рождения. Только их никто не понимает, кроме мамы. У Жеки всё осложнялось ещё и скоростью, с которой он говорил. Жена моя, через месяц-другой уже понимала всё. Я — через год. Но я ведь и не провожу с детьми столько времени. Моё дело — хоз. работы и по магазинам. Ну и подменить, когда совсем уж надо. Раз-другой в год. Ещё готовлю иногда. Хотя в основном готовит жена. Это отдельная головная боль. Многие родители хотят знать, чем вы кормите их ребёнка. Хотя, казалось бы, ну кормим и кормим. Мало того, что родители хотят это знать, так головная организация требует меню на 10 дней без повторов. Другими словами — нельзя сварить котёл борща и давать его всю неделю. Готовить надо вкусно, но без специй. Детей к специям приучать не стоит. Овощи, фрукты. Был у нас один год, когда все дети ели всё. До сих пор вспоминаем со слезами. А обычно бывает ребёнок-другой с аллергией на молочный сахар, на чеснок, на цитрусы, на какао… Или просто на особой диете. В таких случаях мы просим еду с собой приносить. Но это тоже не отдых. Отдельно накрывать, отдельная посуда. Отказать нельзя, по закону, да и нехорошо. Были у нас 2 сестрички — индуистки. Русские, но родители — индуисты. Мяса нельзя, яиц нельзя, молока нельзя, лука и чеснока нельзя. Мама приносила их еду в баночках. Кормили отдельно. Но мы не страдали — родители были замечательные.

Жека, например, с самого начала ел всё и неплохо, а под конец вообще становился чемпионом каждый второй день — заканчивал обед быстрее всех. Кормление — это искусство, которое я ещё не освоил. То есть, одного я накормить могу. У нас трое своих детей, и я не совсем без практики. Но жена умеет кормить из ложечек сразу четверых! И подгонять всех остальных. А есть дети, которых подгоняй — не подгоняй, толку нету. Это у нас Ксюша – ребёнок, полученный химическим путём. Шутка. Родители — химики. Ксюша — человек основательный и непреклонный. Она любит порядок, и смотреть, как она вешает и складывает свою одежду — одно удовольствие. У неё хорошая речь и длинная концентрация внимания. Я никогда не слышал, чтобы она плакала. Жека был в неё влюблён и говорил ей об этом не стесняясь. Ксюша оставалась глуха к его признаниям. А то и хуже — стояли они как-то у туалета, в очереди на помывку рук перед сном. И Жека очередной раз говорит:

— Ксюша, я тебя люблю!

— А я писать пошла, — бесчувственно ответила Ксюша и скрылась в туалете.

Зрелая дама. Но кушает она мучительно медленно. Час! А что делать? Делать нечего — это часть работы. Для русского садики — большая часть. Русские садики отличаются от местных тем, что в них кормят по 10 раз в день. Ну ладно, 4.

Из них 2 раза — полная еда, из тарелки, ложкой. Каша по утрам, или сереал. Суп или мясо с гарниром на обед. Мы детей приучаем жевать — никакой растёртой пищи не даём. За исключением овощных супов. А жевать многие дети не умеют. Пример тому — Катюня. При поедании супа Катюня проглатывает жидкость, а твёрдую фракцию складывает за щёки. Когда защёчное пространство заполнено, процесс питания останавливается. Обучение проходит в 3 этапа. Этап первый — примерно с месяц или чуть побольше — это внушить ребёнку, что открывание рта пошире и вываливание содержимого наружу — недопустимо. Этап второй — чуть покороче. Недели 3. Научить ребёнка осознанно двигать нижней челюстью вверх и вниз, дабы содержимое щёк помаленьку в перемолотом состоянии попадало, куда надо. И последний этап — совсем короткий — полмесяца — синхронизация процесса. Таким образом, через каких-нибудь 2-3 месяца мы получаем человека жующего. Жека тоже через всё это прошёл, но очень быстро — его и дома кормили твёрдой пищей.

Родители тоже помогают не всегда. Мягко говоря. Давида приводят с конфетой во рту каждый второй день. У жены при виде этого в глазах загораются красные огни, как у Терминатора. Она даже становится чуть менее вежливой. Но конфета — это полбеды. Один из наших студентов не ел вообще ничего, и было непонятно — как он живёт. Симптомов дистрофии не наблюдалось. Нормальный был бутуз. Но не ел. Жена с ассистентом бились, как мухи о стекло, и приходили в отчаянье. И как-то раз он вдруг заел! Съел суп на обед, потом полдник какой-то. Йогурт что ли… Потом пришли за ним родители. Спрашивают:

— Ну, как сегодня? Кушал?

— Да! — хором вырывается у жены и помощницы. — Хорошо покушал! (Сложенные молитвенно руки, возведённые горе очи, блеснувшая слеза…)

— Вот молодец! — говорит папа. – Ну, пойдём торт покупать!

Жена заскрежетала зубами и зарычала:

— Какой торт?!!

— Ну, когда мы что-то кушаем, мы за это всегда получаем торт!

Когда они ушли, с женой сделались корчи.

Вот одна из основных, а то и основная проблема и трудность домашнего детского сада — родители. В наших внутренних, мысленных покоях, по стенам развешены портреты родителей. Хороших — с цветами, и не очень — с дротиками. Дети — они и есть дети. С них взять совершенно нечего и винить их никак нельзя. Плохих детей нету. А вот родители… есть разные. Самое главное, конечно, это чтобы ребёнка любили. Будьте готовы, будущие владельцы и работники домашних детсадов — это не всегда так. То есть, чаще всего это, конечно, так — Жеку, например, любят. Да и как его не любить — очень уж он славный пацан. Жеку, пожалуй, даже перелюбливают — но об этом позже.

А Марианской впадиной нашего опыта был Василий. Привели его к нам в возрасте полутора лет и в 3 года забрали. Василий был случайностью — 48-летняя мамочка не заметила, что беременна. А папочка-ровесник — и подавно. Когда мамочка заметила — аборт делать было уже поздно. И родился Василий. До сих пор вспоминаю, как мамочка тащила его, бывало, по сугробам за руку, иногда поддёргивая, как собачонку на поводке, а заведя в дом, сетовала:

— Ну что за обормот! Пока по морде не нахлещешь ему — ничего не понимает!

Жена моя стояла с челюстью на полу и глазами как апельсины. Обормот двух лет от роду стоял рядом и обнимал мамочкину ногу. Он её очень любил, свою мамочку.

У меня был разговор с отцом на тему звонка в социальные службы и незаконности такого обращения с ребёнком. Отцу было глубоко плевать — сам он никогда не обижал Василия. Был с ним терпелив, примерно в таком же духе, в каком профессиональная медсестра терпелива с умирающим, но не особо ей симпатичным пациентом. Так мы и не позвонили — это ответственность. Причём — огромная. Позвонишь — ответственность. Не позвонишь — тоже ответственность. Выбирайте.

После Василия мы стали относиться к новым родителям с маниакальным подозрением. Некоторые обижались, но большинство реагировало адекватно. И второго Василия — слава тебе, кто там всем заведует, — у нас не случилось. Но бывали грустные случаи, ещё более грустные оттого, что дети-участники были уж больно яркими и способными. Но это быстро проходило. Прямо на моих глазах, меньше чем за полгода, трёхлетний сын разведённых родителей перестал улыбаться, потерял способность к сосредоточению, аппетит и превратился из мальчишки-солнышка в зомби. Деваться от этого, имея детский сад — некуда. У Жеки, с другой стороны, с этим всё в порядке. На Жеку не надышатся. Жека — свет в окошке. И это не просто уси-пуси. С Жекой занимаются, разговаривают, обучают всяким штукам, и вообще, портрет Жекиных родителей — определённо с цветами. Хотя и балуют они его. Но благодаря пилению моей жены — есть сдвиги к улучшению. Вообще, портретов с цветами — масса. Ксюшины родители — однозначно с цветами. Индуисты с цветами. Отличные родители. Жалко, уехали в Индию — на полном серьёзе. Девчонки там теперь ходят в школу в ашраме. А как здорово мы втроём распевали Харе Кришна махамантру!..

Есть целая категория родителей — весьма многочисленная, в неё входят и бабушки, — которая закутывает ребёнка в любовь, как в вату. Я это называю, простите, внематочной беременностью. Симптомы — трёхлетний ребёнок не в состоянии застегнуть большую пуговицу. Не умеет кушать ложкой. Нормальный ребёнок, умный и без задержки в развитии. Родители всё делают за него — потому что любят. Предложение дать ребёнку одеться самому такие родители воспринимают, как сексуальные домогательства. Жена говорит, что в такие моменты хочется попросить двойную плату — воспитывать-то приходится двоих! Мы тоже его любим, но у нас он не один, и это превращается в дополнительный вызов. Жена как-то сделала робота для таких спартанцев — на роботе были все виды застёжек, существующие в мире. Молнии, велкро, пуговицы, крючки… Чтобы тренировались.

Бывают мелочи. По масштабу сравнимые с песчинкой в глазу или с камешком в туфле. Роза пришла в драном сарафане. Шов разошёлся, слегка так. Но она его пальчиком расширяет — ей это нравится. Жена говорит:

— Роза, скажи маме — пускай зашьёт тебе сарафан.

На следующий день дыра уже не под пальчик, а под ладонь. Жена спрашивает:

— Роза, ты забыла маме сказать про дырку в сарафане?

— Не забыла, мама сказала, что у неё иголочки нету!

Ну, у жены-то иголочка есть. А у меня — дротик в портрет. Злой я — что поделаешь.

Родители опаздывают. Хорошие родители опаздывают и плохие, и средние. Опоздания — это бич! И в английском варианте — то же слово. Плохо, когда опаздывают утром — приводят ребёнка посередине зарядки. Отвлекают других, не дают своему получить навык. Плохо, когда поздно забирают. \»Ну, подумаешь — 5 (10, 15) минут!\»

Я и сам такой — чего там убиваться из-за 10 минут. Но в конце 10-часового рабочего дня, когда впереди ещё уборка, непостижимым образом начинаешь считать секунды — не только минуты. И философское отношение к жизни не приходит на помощь. Его в этот момент нету. Обычно за опоздания взимаются штрафы — доллар за минуту. Но в случае, когда, например, садик закрывается в 17:30, а тебе надо собственного ребёнка доставить на танцы в 18:00 — деньги не помогают. Натурально, всегда есть один человек, приходящий вовремя. В 17:30. Не придерёшься. Уходит он с ребёнком в 17:40. По контракту — прав. Весь этот плач, к сожалению, похоже напрасен. На основе 10-летнего опыта можно уверенно заявить: опоздания — часть работы. Неотъемлемая. Этим пороком страдает примерно треть людей (в том числе и я). Есть, конечно, родители, которые никогда не опаздывают. Жека вот уходит — а ведь его за все 3 года, может, раза 2 всего и опоздали.

За такое под портретом не только цветы — свечи ставим!

Бытовые мелочи можно даже не рассматривать — разве что в комплексе. Как то: починка шведских стенок, качелей во дворе, наполнение бассейна, смена игрушек… Детям надоедает один и тот же набор игрушек, и они перестают ими играть. Надо хотя бы 2 набора — один в ходу, другой — в кладовке — выдерживается. Силу набирает!

Помню, в самом начале мы накупили разного всего на полторы тысячи. А в последний год — вроде ничего вообще не покупали. Кроме расходных материалов типа красок, бумаги и т.д. Уходящие родители приносят игрушки, из которых ребёнок вырос. Toy Story — в реальной жизни. Бытовуха слегка напрягает, но кровь не портит. Это, правда, с моей точки зрения — я ведь не меняю подгузники и не занимаюсь одеванием-раздеванием перед зимней прогулкой. А это эпическая задача!

Кровь портит начальство — ибо это есть его первейшая функция. То есть, само начальство — оно ничего так. Сидит себе в конторе и подписывает документы. Документов, к слову сказать, вагон. Вот только вчера просмотрел статистику принтера и выяснил, что за 4 года распечатали 9000 (девять тысяч) листов. А принтеров у нас 2. Печатаются листы посещения — групповые и на каждого ребёнка. Печатаются контракты. Много всего. По моим подсчётам, на чисто бумажную работу моя грамотная жена тратит порядка 8 часов в месяц. Страшно подумать, сколько времени тратят владелицы садиков, куда она ходила меняться опытом (инициатива начальства), у которых нету дома компьютеров.

Начальство присылает инспекторов. Где-то раз в месяц. Бывает, приходят одни и те же. Это хорошо. Они уже всё знают и долго мозги не компостируют. Розетки закрыты, датчики дыма, огнетушители, одеяла на месте — и, как сейчас в России говорят, давай, до свидания. Но временами приходят новые, незнакомые. Вот с пару месяцев назад был такой визит. Заявилась дама, похожая на рекламу «Мишлена», и стала, сверяясь с какой-то шпаргалкой, проверять, где у нас что.

— А где у вас рабочая зона? — вопрошала дама. — А где зона игры в блоки? А где зона для художественных проектов?

Жена объясняла, что рабочая зона (место, где расположены игрушечные инструменты — молотки, клещи, болты…) сейчас разобрана — она недавно надоела, и к ней перестали подходить. А вместо неё поставили синтезатор. Что блоки по мере нужды вынимаются из ящиков и играют ими по всему полу, что художественные проекты делаются за обеденными столами.

— А почему вы не оставляете это постоянно? — вопросила инспекторша. — У вас чересчур много свободного места, можно организовать зоны!

Жена объяснила, что место детям нужно для кувырканий, беготни и прочих подвижных игр.

— А зачем им столько двигаться?! — вопросила дама, способная деррьером нейтрализовать Чернобыльскую АЭС.

Жена, от натуги покраснев с лица, промолчала, разведя руками.

Инспекторша ушла с недовольным видом, оставив на полу свою шпаргалку, оказавшуюся списком требований к детским садам с населением от 45 детей.

Ну и всякие другие фортели выкидывает начальство, как, например, посыл моей жены — окончившей с отличием Конкордию по специальности \»Дошкольное и младшее школьное образование\», — на курсы по застилке кроваток и правильному нарезанию пластилина. Каждый раз — а это пару раз в год — мне хочется пойти и послать само начальство, и не на курсы, а просто — по великому русскому адресу. Но нельзя! Надо терпеть.

Чтобы завести и содержать домашний садик, вам, кроме всего прочего, как воздух нужна стальная иммунная система. Почему? Потому, что вам будут приводить больных детей. И вы не сможете от них отказаться. По закону, записанному в контракте, в Квебеке ребёнок болен только тогда, когда у него 38. А если у него 37.9, кашель и полный нос соплей — он здоров как бычок. А, как вам, наверное, известно, если у одного ребёнка утром 37.9 и кашель и полный нос соплей, то к вечеру то же самое будет у всех остальных, включая вас. Тут-то и понадобится иммунная система. Иначе — труба! Некоторые родители – как, например, Жекины, держат больного ребёнка дома. Во-первых, так он быстрее выздоровеет, а во-вторых — не будет заражать других. Другие — приводят. Это не претензия. Мало ли, у кого-то есть с кем оставить ребёнка или есть возможность взять отгул. А у кого-то — нету. Бывают по утрам трагедии, когда мать разрываясь пополам, приводит ребёнка, налитого под горлышко детским тиленолом, и оставляет номер телефона – дескать, звоните, если будет совсем плохо. Но ребёнку уже плохо. И скоро плохо станет всем. ОРЗ для моей жены — родное и близкое состояние. Порой мне кажется, что когда она не кашляет и не сипит — вроде как что-то уже и не так. Мы заказываем средства, повышающие иммунитет, тоннами: алоэ, витамины, гингко, пантокрин, мумиё… Можем выступить в этом деле экспертами.

Ну, и бывают особые дети. Аутизм, задержка в развитии… Чтобы увидеть отклонение, нужен опыт. У жены опыт есть. У родителей, как правило, нету. Это, конечно, страшная война. Для начала представьте себе, что вам нужно сказать родителям что-то типа: \»Вы знаете, ваш ребёнок — …\». Здесь, что ни скажи — реакция всё равно будет одна и та же. У меня была бы. Мы ведь все ожидаем, что в этом предложении вместо многоточия, может быть только нечто восторженное. Должно быть! Это ведь главное, что есть у нас в жизни. Мы ведь не могли!.. Мы ведь всё делали как надо!..

С этого момента пути разветвляются. Одни родители уходят в отрицание и там остаются. Ребёнок продолжает отставать — мы не можем уделять ему индивидуальное внимание, время идёт, отказаться от ребёнка жена не считает возможным, и дело заканчивается тем, что ребёнок идёт в школу. А в школе свои порядки и сюсюкаться уже никто не станет. Глубоко ушедших в отрицание родителей грубо, за уши, вытаскивают на свет божий и говорят: «Вам сюда!» — показывая пальцем на спецшколу.

Другие родители тоже в шоке, в отчаянии, в горе… Но в уме. И рога не включают. Они таскают ребёнка к одному специалисту, к другому, к третьему, а когда получают достаточно вторых мнений — начинают этим ребёнком заниматься. И ребёнок выправляется! На наших собственных глазах ребёнок — кандидат в спецшколу — стал кандидатом в обычную. Под портретом родителей всегда живые цветы и вечный огонь. Хочется надеяться, что под портретом моей жены — тоже. Но надеяться на это неразумно. Не стоит. Нам платят — и ладно.

И есть, конечно, Жека. Жека, который прямо у дверей начинает рассказывать, какую улитку он поймал, вот только что, но уже выпустил, потому что улитке больно. Жека, который прибегает на кухню и дразнит меня, пока я делаю завтрак. Бесстрашный Жека, которого, как ни качай на качелях, — ему всё мало. Который читает длиннющие стихи и мечтает стать бандитом на пару со своим закадычным дружком Давидом. Шустрый, мелкий Жека, влюблённый во всех девчонок и всегда готовый помочь расставить тарелки и собрать игрушки.

Жека, который уходит.

Каркисар Харрагидумагов
Монреаль

P.S. Я отправил этот текст своей жене — на предварительную редакцию. Её ответом было: \»Как у тебя всё легко и весело!\»

(Все имена, приведённые в рассказе, вымышлены)