«Книга пахнет краской, картоном, бумагой, деревом… книжка пахнет словами, буквами, сказками, пахнет фантазией. Мы книжку можем прижать к сердцу, полизать, покусать… Попробуйте покусать компьютер!» Это не из монолога – из беседы Сергея Махотина с маленькими читателями. Вывод сделали дети, поэт-писатель лишь сформулировал. Прочтя (а перед этим с удовольствием рассмотрев, только что не покусав) книгу «За мелом» (Детгиз, 2011), самый представительный стихотворный сборник Махотина, я полезла в сеть.До жути стало интересно: накрыла ли кого-нибудь еще (для меня неожиданная) волна ностальгии по детству? Оказалось, что едва ли не все взрослые читатели в ней искупались.
Не только школа, хотя название, конечно, оттуда. Двор с огромной развесистой яблоней (строили, вырубая одичавший сад, а вот она уцелела). Мы с папой катаемся на речном трамвае, и город с палубы выглядит совершенно по-другому! Сумасшедшее по силе, вдруг пронзившее озарение, что учительница после школы идет домой к своим детям. Строго говоря, этого в книге нет. Но есть ориентиры, которых моя в чем-то существующая сама по себе память не упустила и, поймав намек, отзвук, отблеск, с ловкостью бывалого фокусника вернула мне полноценной картинкой.
В книге 3 раздела, по авторской мысли — в соответствии с меняющимся возрастом лирического героя (нас с вами тоже): «Голоса реки», «За мелом», «Случайный номер». Художница Екатерина Толстая увидела совсем маленького человека в основном на зеленом фоне, «наивный такой цвет». Да и странно было бы окрашивать первое знакомство с природой иначе: «Я сегодня сам не свой, / Потому что вдруг / Я открыл, что я живой, /И живой мой друг» («Летний вечер»).
В школе – синие тона. Дизайнеры утверждают, что покрашенные в синий цвет стены зрительно расширяют помещение. Ну, а то, что мир подростка — красный (по Махотину, «тревожный») – прямая дань реализму, да и поэту «не всегда охота лишь веселить» маленького (и не очень) читателя. Фон выполнен растушеванным карандашом, человеческие фигуры врезаны в (вырезаны из) него. В технике коллажа прицельно отыгрывают свою роль ракурс, поза, выражение лица. Эта условная отчужденность от мира звучит крещендо в третьей части, взывающей к паузе, осмыслению. Один из читателей так прямо и заявил: «После таких стихов реально становишься чуть-чуть лучше. По крайней мере, я – стал». Может, после этого:
Окончательно парень отбился от рук.
Знать, отца вызывала напрасно я, –
Мне сказала в учительской классная.
Оттого, что она вызывала отца,
У Макарова Вовки — синяк в пол-лица.
Прогулял он (я знаю об этом),
Чтоб не выглядеть вовсе отпетым.
Я в учительской с этого мог бы начать,
Но просил меня Вовка Макаров молчать.
Я стою – не юлю, не виляю.
– Хорошо, – говорю, – повлияю.
Ох, только не подумайте, что Махотин не умеет смеяться. Распрекрасно у него это получается:
Уважение
Он снискал бы
А не раздражение.
Угощали б мы его мороженым!
Умоляли б голосом встревоженным:
– Ну, еще, пожалуйста, пройди,
Все сметая на своем пути!
Но элегический пафос в книге все-таки преобладает (общий глас в оценке: «мягкая, добрая, тонкая»), что ни в коем случае не делает ее однообразной. Поэт виртуозно выстраивает ритм — я б использовала сборник, показывая соответствие содержания и метрической организации стиха, да и вообще – использовала бы. Дар детского автора, по мнению Махотина, в том, что он «улавливает малейшие движения души ребенка, мгновенную смену настроений, угадывает причудливую логику его мыслей и поступков и умеет передать всё это предельно простыми языковыми средствами». Ему самому это точно удается. Тут не надо объяснять: «Поэт хотел сказать…» По прочтении махотинских стихов дети сами рвутся поговорить.
К словесной игре автор прибегает редко, но ведь не обязательно ваять образ сплошь окказионализмами да каламбурами. Можно и без них: «…Море, мой белый барашек, / Носит меня на спине…» («Я научился плавать»); «…Пиджачок истерся, / Плечи на спицах – Неприлично появляться… на птицах! («Чучело»). Или так: «В зеркало на меня глядела глупая физиономия. С застывшей улыбкой. Я долго смывал ее холодной водой, но она появлялась опять». Еще: «- Вот заведем себе огромного кота, — мечтательно говорил папа, гладя меня по голове, как по шерстке…»
Прозаические книги Махотина «Вирус ворчания» и «Включите кошку погромче» — это сказки (маленькие новеллы) о школе и о том, что «до» и «после» занятий. Только не ищите в них отголосков Носова (нет, это не Витя Малеев). Быт в зарисовках Махотина может выглядеть почти условным. Пара опорных деталей, а из какого времени – бывает, и запутаешься. Эмиграция в Бостон, дело нынче житейское; романтика – так почти древняя: геологи, торосы, путешественники. И тут же – фантастика (сказки!). Как-то не стесняет себя писатель. И благо. Важнее всего, что опять точно угадана и передана психологическая реакция ребенка на подкидываемые жизнью вопросы. Сергей Махотин – лауреат Фестиваля Корнея Чуковского (по итогам детского голосования).
В этом году костер «Здравствуй, лето!» в Переделкине пришелся на день пионерии – чему сами организаторы немало дивились. А вот костер «Прощай, лето!» был приурочен к московскому Дню города не случайно: председатель оргкомитета Чукфеста поэт Сергей Белорусец, к слову, он же инициатор фестиваля, попытался встроить детский праздник в помпезные, по обыкновению, мероприятия. Безрезультатно. Спросите – чего ради старался? Деньги нужны. Чукфест открывает в детской литературе новые имена, а посчитайте, во сколько обойдется приглашение молодого поэта-писателя из Новгорода или Северодвинска? Между прочим, и сами костры практически никем не финансируются.
Белорусец работает в жанре стихотворной миниатюры:
Необщая стена,-
Самоирония – взамен
Иронии дана.
И как локальный эпизод
Внутри большой игры,
Самоирония спасет.
Но только до поры.
Позволю себе еще один пример:
А умеешь с годами – все то же:
Шевелить еле слышно губами,
И желающих сталкивать лбами.
И любое подручное свойство
Обращать между делом в изгойство,
И брести, по-сиротски, вразвалку
Опираясь на лыжную палку.
А вот это – иному адресату:
Нежности
Телячьи.
Любит папа –
Тапочки
Овечьи.
Я умею
Плавать
По-собачьи.
А Полкан –
Молчать
По-человечьи…
Не спрашивайте, как это у него получается. Писать для детей Белорусец начал в третьем тысячелетии. Его вещи включены в антологию «Классики» (см. МВ №707). А совсем недавно в издательстве «Самокат» вышел сборник «Парикмахеры травы». Торжество конструктивизма, что в содержании, что в оформлении (художник Иван Александров составил иллюстрации из букв и всевозможных типографских значков). Эдуард Успенский как-то отозвался о Белорусце как «о придумщике и выдумщике – одной приставки тут было бы мало», а сам Белорусец присвоил себе звание «профессора Шарадоксфордского университета». Вот уж где словесная игра процветает:
Друг спросил тревожно,
Друг без друга жить — нельзя
Или все же – можно?
Как ты думаешь – ответь!
Это важно, Толька!..
— Можно. Даже нужно. Ведь
Жизнь – не в дружбе только!..
Конечно, интонация узнаваемая, сборник и отсылает к 20-м годам, напоминая, что с маленькими можно общаться по-разному. Попробовали тут как-то взять у Белорусца интервью на тему современной детской литературы. Но так быстро ухнули в философию, что даже слово «детский» если в беседе и звучало, так только у корреспондентки, безуспешно старавшейся вернуть автора «в стойло». Зато используемая Белорусцем терминология: тонкий план, клиповость сознания, эволюционный путь, суррогатная жизнь, буддхиальные и атманические ценности – и бешеный напор речи наводили на мысль, что это тот редкий случай, когда философия для человека – привычное поле бытия. Название этой статьи – из его пространных реплик.
Кстати, сборники «За мелом» и «Парикмахеры травы» куплены одной умной мамочкой здесь. Она собирает хорошие детские книжки и пока не разорилась. Скажу больше: может, даже закладывает для внуков основу будущего благосостояния.
До встречи через неделю!
Монреаль
