Лао-цзы
Для русского читателя человек на рельсах – это всегда немножко Анна Каренина. Однажды, когда я ехала к друзьям в Дэлавер, электричка встала — часа, помнится, на два. По вагонам зашагали мужественные полицейские, начисто игнорируя вопросы всполошенных пассажиров.Меня мучила мигрень, и жила я надеждой, что вот-вот доберусь до станционного аптечного киоска и разгрызу забытый дома «Адвил». Поняв, что застряли надолго, я пересела к проходу и некоторое время безуспешно пыталась обратить на себя внимание стражей порядка, предлагая им выдать мне болеутоляющее или отрубить голову. Отчаявшись, заползла в глубь деревянной лавки, скукожилась – и тут меня спасли. Невероятных размеров дама в форме, с кобурой, поймав мой больной взгляд, угнездилась рядом, небрежно сняла с меня шикарную итальянскую шляпу и, приговаривая почему-то «тихо-тихо, дорогуша», без единой просьбы с моей стороны начала массировать мне затылок. В пункт назначения я приехала как огурчик — чтобы узнать, что именно произошло: под поезд бросилась женщина.
Из Элис Манро (Alice Munro) на русский переведено пока всего два рассказа. Один из них — «Жребий», в котором представлена сходная коллизия. На мой взгляд, это не лучшее произведение писательницы. Но ведь Манро, слава Богу, здравствует. Наверное, она сама так решила. В рассказе все просто, привычно, предсказуемо: молодая, способная, одинокая (хоть и недурна собой), изучающая античность девица, дабы прикоснуться к реальной жизни, делает перерыв в академических штудиях: преподает в школе латынь. Она получает письмо от какого-то давнего знакомого, который вдруг протягивает между ними иллюзорную ниточку, утверждая, что «часто думает о ней». В каникулы героиня отправляется к нему – без какой-либо осознанной цели. В поезде с ней пытается подружиться («в тексте – «закорешиться») малоинтересный, в летах человек. Девица убегает от него в другой вагон, проклиная и приставучего мужика, и тяжкие месячные. Поезд останавливается на станции, а едва набрав скорость, тормозит опять – то ли под него кто-то по несчастью угодил, то ли специально прыгнул.
Самоубийцей мог оказаться тот самый отвергнутый героиней «кореш». А мог и не оказываться, это уж от читателя зависит. Как и глубина, с которой этот материал можно проанализировать — в соответствии с навыком такого рода работы. В «Жребии» отчетливо прослеживается чеховский принцип: обыденность и трагедия неразрывно слиты, что чем питается – не поймешь. Другое дело – хочется ли в данном случае понимать.
Кстати, одна из американских писательниц назвала Элис Манро «наш Чехов», и это привилось. Сама Манро часто перечитывает классика, получая при этом, по ее словам, «опыт смирения». Так что не будем судить о ее творчестве по одному неудачному рассказу. Прошлой весной она получила «Букера», которых с 2005 года – два. Традиционный, существующий уже полвека, охватывает пишущих по-английски британских писателей. Канадцы к ним тоже относятся, мы же до сих пор в Common Wealth (что греет мне душу). Первым канадским лауреатом этого Букера стал в 1992-м Майкл Ондатже – за «Английского пациента», вторым, в 2000-м, – Маргарет Этвуд за «Слепого убийцу». Новый – международный — Букер касается писателей, создающих англоязычную словесность в любой стране, и присуждается не за конкретное произведение, а за творчество в целом. В списке финалистов Манро соседствовала с Э. Доктороу (блестяще пересказанный Василием Аксеновым «Рэгтайм») и с Людмилой Улицкой. И, естественно, это не первая награда писательницы.
Я посмотрела два интервью с Манро. Что-то в ней есть от эльфа: легкость в движении, в голосе, светлые волосы уложены так, что на голове видится маленькая корона, улыбка прелестная: «Я хотела стать писателем лет с 11… да, тогда это и случилось, и я действительно не видела для себя иного занятия. Может, я успешна в том, что делаю, потому что не обладаю никакими другими талантами… Я не интеллектуалка, домохозяйка из меня неважная… Ничто не мешало, не вставало передо мной на этом пути… Только житейские проблемы — и это всегда казалось мне чудом».
Монро вступила в литературу в 50-е, когда издатели проявили тягу к крупным формам – перестали печатать рассказы. Для тех, кто все-таки продолжал их писать, прибежищем стало радио, литературные программы на СВС. Из того, что звучало в эфире, лучшее отбирали для антологий, выпускаемых Oxford University Press. Писательницу заметили сразу и заговорили о ее «особом реализме». На повестке дня тогда стоял модернизм. Привязанные к повседневной жизни маленького онтарийского городка, вещи Манро уже при своем появлении кое-кем объявлялись морально устаревшими. Но эта легкая в движениях женщина, по счастью, никогда не оглядывалась на теории. «… развитие событий в тот субботний вечер – вот что меня пленило: я уловила проблеск бесстыдной, великолепной, потрясающей нелепости, с которой импровизируются жизненные сценарии — в отличие от выдуманных» (Пушкин «Повестями Белкина» 180 лет назад сказал о том же).
Эти слова из рассказа « Dance of the Happy Shades» («Танец счастливых теней»), давшего название первому сборнику Манро, во многом характеризуют ее прозу: взаимопроникновение реальности и фантазии, «документальных» фактов и их почти немыслимого развития. Критики полагают, что лучше всего Монро удаются рассказы, вырастающие из ее собственного жизненного опыта, из того, что она знает досконально. Она с ними вроде бы согласна: «Иногда я нахожу отсчет своего рассказа в памяти, в смешной истории, но, как правило, в окончательном варианте она теряется, становится неузнаваемой. Представьте себе, что вы помните такое: молодая, только что сошедшая с поезда дама столь элегантна, что семья просто вынуждена сбить с нее спесь (однажды это случилось со мной), — и каким-то образом все это превращается в рассказ о жене, которая выкарабкивается из нервного срыва; (на станции) ее встречают муж, его мать и медсестра матери, причем муж уже любит эту медсестру, только сам еще об этом не догадывается… А как происходят эти превращения – не знаю». Манро любит слово «чудо».
Писательница родилась в 1931 году в городке Wingham, в Онтарио. Ее отец был фермером, разводившим сразу и серебристых лисиц, и кур. Хлопотливая, должно быть, деятельность, напоминающая об известной загадке: как перевезти в одной лодке волка, козу и капусту. Мать преподавала в школе и отличалась независимым складом ума. Проучившись два года в университете на отделении английского языка, Элис сменила образование на замужество, переехала в Ванкувер, нарожала дочерей. Одну из них рано потеряла. Потом семья обосновалась в Виктории, а уж там открыла свой книжный магазин.
Онтарийская глушь, в которой писательница выросла, как и Британская Колумбия, где она довольно долго жила, вошли тем или иным боком во многие ее рассказы. Однако было бы ошибкой относить Манро к представителям «натуральной школы». Здесь уместнее сравнение с художественной фотографией, где столь же присутствует авторский взгляд, сколь и натура. Манро — признанный мастер визуализации — что, в общем, и положено в ее профессии. Но ее образы, ценные и сами по себе, становятся отправной точкой для расширения контекста, в том числе и литературного.
Сборник «Dance of the Happy Shades» вышел в 1968-м – и получил награду генерал-губернатора и признание не только в Канаде, но и в Штатах. Американцы узнали себя в рассказах Монро и тут же уподобили ее Джону Чиверу (серьезный комплимент) и Джойс Кэрол Оатс (она тоже вышла в финал Букера, полученного канадкой). Сборник создавался полтора десятка лет и, вероятно, поэтому более разнообразен по тематике и приемам, чем те, что выпущены позже. «The Office» — нечто вроде исследования, посвященного тому, как пробивает себе дорогу женщина-писатель. «The Shining Houses» — анализ характеров молодых владельцев собственности, эдаких энергичных акул, защищающих цены на свои дома, как иные защищают моральные ценности. «Sunday Afternoon» — тихая «битва» между деревенской простушкой, нанявшейся в услужение, с ее чванными, безмозглыми хозяевами. «Thanks for the Ride» — история первой любви подростка, в которой акценты расставлены так, что в какой-то момент хочется помотать головой – стряхнуть наваждение.
И все же большую часть этих рассказов можно объединить – это картины детства и взросления в онтарийском городке или поселке. Можно проследить закономерности в решении темы: на ферме центральная фигура – отец, конфликт извечен – человек и природа. В городке, куда пришлось перебраться после потери фермы, глава семьи – мать, амбициозно строящая для дочерей чуждый им мир, из которого им охота на волю. Вот что говорит (думает) о матери одна из юных героинь: «Судьба швырнула нас на улицу бедняков (неважно, что мы были и прежде бедны, это была совсем другая бедность), и принять это, как она это понимает, необходимо с достоинством, с горечью, со смирением. Ни ванна на вычурных лапах, ни унитаз не в состоянии утешить ее, как и раковина с затычкой, и опоясывающий дом тротуар, и молоко в бутылках, и целых два кинотеатра… Моей матери нет до этого дела».
В 1971-м вышел второй сборник Манро – «Lives of Girls and Women» («Жизнь девушек и женщин»). Критики, основываясь на сквозных героях, упорно именуют его «романом». Для самой писательницы – это все-таки рассказы. Манро часто спрашивают, почему она предпочитает «короткую форму произведений». Она отвечает так: «Я не думаю о какой-то особой форме, я больше думаю о вымысле, скажем, об объеме вымысла… Я хочу рассказывать истории старомодным, привычным манером – о том, что и с кем случилось, но чтобы это случающееся попадало к читателю не сплошным потоком, а с каким-то временным сдвигом, странновато. Я хочу изумить читателя – но не тем, что произошло, а тем, как все это происходит. Долгие короткие рассказы лучше всего позволяют мне сделать это». Проще говоря – одной из особенностей прозы Манро является способность описать едва ли не всю жизнь своих героев, отталкиваясь от почти эпизодического сюжета.
Как и в любой национальной литературе, в канадской предостаточно объединений, групп, группок. Та, к которой принадлежит Манро, корнями связана с Америкой. В 30-е годы прошлого века в Штатах возникло течение, получившее название «Southern Gothic» — «южная готика». Из входящих в него авторов я назову тех, что точно переводились: Уильям Фолкнер, Фланнери О’Коннор, Трумэн Капоте, Харпер Ли («Убить пересмешника»), Томас Клейтон Вулф («Взгляни на дом свой, ангел»). Гротеск, «поток сознания» как повествовательный прием, переосмысление персонажей готических романов на южно-американской почве – и построенный писателем, как говорят нынче, собственный «виртуальный мир». Уверена, что если не всех, то кого-нибудь из этих авторов вы читали. В 1973-м в одном из интервью родилось имя для канадского течения сходного стиля – «южно-онтарийская готика». Кроме Манро, к ней причисляют, например, и Маргарет Этвуд.
Последний сборник рассказов писательницы «Too Much Happiness» («Слишком много счастья») вышел только что – и в откликах недостатка не испытывает. Приводить их не стану – вы лучше сам сборник раскройте. Замечу лишь, что многочисленные поклонники писательницы остались в восторге и требуют для нее самых высоких наград.
Этим материалом я завершаю экскурсии по канадской литературе. Выходя на дорогу, я, признаться, ожидала большего. Но это, как говорят современные грубияны, «моя проблема». Точнее, проблема любого филолога. Столько прочтено, что произносит человек «влево – вправо», а у тебя в голове Бродский всплывает. Конечно, мои обзоры фрагментарны. Но от каждого из упомянутых авторов остается полшага до новых имен. К слову, Элис Манро канадские литературоведы (а им ли не знать!) считают лучшим канадским стилистом — после Marian Engel.
Монреаль