Дозаправка в Гандере

(продолжение, начало в №1200, №1201)

В толпе пассажиров Гарун с Эмиром пешком шли к зданию аэропорта. Гарун пребывал в эйфории с момента выхода из самолёта. Он воспринял Кубу всеми пятью чувствами сразу. Яркие краски тропического дня, ощутимое всем телом — даже сквозь одежду — солнце, воздух, пахнущий неведомыми растениями с примесью табачного дыма от сигареты курившего неподалёку кубинца, горячий бетон под ногами, шум ветра и жужжание насекомых, незнакомый говор… Всё это после холодной, промозглой, переполненной хмурыми людьми Москвы. Люди вокруг него, похоже, чувствовали то же самое. Каждый переживал первый кубинский момент наедине с собой.

Всеобщая эйфория была нарушена пронзительным визгом дамочки в цветочном сарафане, шедшей за Гаруном. Обернувшись, он увидел, что по обширной её груди ползёт, видимо, только что приземлившийся жук величиной с палец. Прижав руки к ушам, несчастная визжала на всё лётное поле, и в сторону новоприбывших со всех сторон побежали люди в униформе. Жук тем временем понял, что ничего хорошего на этой цветной поляе он не найдёт и, расправив надкрылки размахом с добрую ладонь, неторопливо взлетел. Дамочка умолкла, тяжело дыша, а вокруг разразилась буря смеха, которая заставила бы Райкина позеленеть от зависти. Старшой уже был рядом и разруливал ситуацию, давая объяснения сбежавшимся на визг кубинцам. Последовала вторая волна смеха, дамочка побагровела и озлилась. Старшой галантно взял её под руку и не отпускал уже до самой таможни.

Затем была часовая поездка в гостиницу по привычно скверной дороге, с обгоном привычных «Зилов», «Газов» и «Беларусей». Автобус, в свою очередь, обгоняли привычные «Жигули» и «Москвичи». Какое-то время ехали по сельской местности, с интересом глядя на маленькие бетонные и дощатые домишки с незастеклёнными окнами. Начался город. Обшарпанные пятиэтажки восхитительно диссонировали с буйно растущими кругом пальмами и другой тропической флорой. Всё выглядело по-домашнему запущенно — дырявый асфальт, облупившаяся краска на заборах, нарисованные последователями школы Остапа Бендера герои революции с основоположниками коммунизма. Фидель Кастро отличался от Энгельса только беретом на голове. Идущие по улицам люди всевозможных цветов кожи приветливо махали автобусу руками. Гостиница оказалась в старой Гаване, на одной из центральных улиц, в роскошном и тоже запущенном колониального стиля здании. Прибывших немножечко помучили в вестибюле, но к шести вечера все уже были распределены по номерам, как и в «Космосе», двухместным. А в шесть часов две минуты Эмир сказал:

— Слушай, надо пойти поискать траву.

Гарун никогда не был против травы, хотя сам ею не злоупотреблял, но в данных обстоятельствах сомневался, что это и вправду надо. Он поделился сомнениями с Эмиром. Ментов на улице — как дома. Законы суровые (насчёт законов просветил старшой, расписав заодно прелести кубинской тюрьмы), и если загребут — это не родной город, отмазывать будет некому. Эмир отмёл все возражения взмахом руки.

— Кому мы тут нужны, — с пафосом вопросил он, — мы же не собираемся беспредельничать!

Гарун поднялся с кровати и последовал за Эмиром на улицу. Продолжение дискуссии было бы нарушением кодекса чести.

Они шли по улице, увлечённо проводя сравнительный анализ прелестей Лёли и Маши, не забывая поглядывать по сторонам, дабы не заблудиться. А за ними уже некоторое время шёл чернокожий гражданин, с интересом, казалось, прислушивавшийся к их беседе. Гарун в конце концов обратил на это внимание, остановился и обернулся. Гражданин спросил:

— Вы говорите по-русски?

— Да, говорим, — ответил Гарун. Он повидал достаточно русскоговорящих негров.

— Я в Москве учился, — объяснил чернокожий. — В МГУ. А вы здесь на отдыхе?

Тут в разговор вступил Эмир. Он без долгих предисловий спросил первого встречного, говорящего по-русски, где в Гаване можно приобрести немного анаши. Про анашу пришлось объяснять — слова этого негр не знал.

— Чему вас в МГУ учили, — удивлялся Эмир. Кубинец скалил зубы и после недолгого раздумья сказал, что знает одно место, и что место это недалеко. Гарун был совершенно не в настроении углубляться в переулки, где четыре из каждых пяти фонарей были разбиты (на улице было уже темно) и где, как ему казалось, можно было запросто получить куском трубы по башке. Но Эмир был настроен решительно и скомандовал новому знакомому:

— Веди нас, Сусанин!

Что потребовало ещё одного раунда лингвистических объяснений. Они шли по тёмным улицам, сворачивая в какие-то дворики, проходили под арками, ныряли в проходные подъезды и, несмотря на очень хорошую память и строгую прямоугольную планировку района, Гарун уже начал путаться.

Надо заметить, что в этом районе Гаваны улицы, ведущие к набережной, были обозначены латинскими буквами, а поперечные — номерами. И буквы, и номера шли строго по порядку. Но внутри кварталов, образованных этими улицами, царил хаос, дома были натыканы как неравновеликие прямоугольники в квадрате. Расстояния между домами зачастую не превышали полутора метров. Таким образом, главной проблемой при возвращении было бы выйти изнутри такого квартала на улицу. Ведомые компанейским кубинцем, приятели дошли до места назначения минут за пятнадцать. Целью путешествия оказался трёхэтажный дом в самом, казалось, центре квартала. Было темно. Ни у подъезда, ни в самом подъезде света не было, и поднимались они на второй этаж ощупью. Там проводник без стука лёгким толчком отрыл дверь и пригласил их вовнутрь. Взору Гаруна предстала маленькая прихожая, выходящая в комнату с диваном вдоль стены, небольшим столом с двумя стульями, креслом и телевизором. На стульях сидели две женщины, одна средних лет, другая помоложе, лет двадцати. В кресле расположилась бабулька с сигарой во рту. Чернокожих среди них не оказалось. Телевизор был чёрно-белый, и по нему показывали какую-то демонстрацию, где выступал, похоже, сам Фидель Кастро. Все три женщины смотрели в экран с непроницаемыми лицами.

Тот же телевизор был единственным источником освещения в квартире. Достаточно, впрочем, ярким, чтобы вошедшие в квартиру из полной темноты могли разглядеть всё происходящее. Негр, сказав несколько слов, прошёл через комнату и исчез за дверью, которую Гарун сначала не разглядел. Бабулька продолжала пялиться в телевизор, а двадцатилетняя особа встала из-за стола и пересела на диван. При этом она прошла рядом с Эмиром, коснувшись его бедром. На ней была короткая юбка и футболка на голое тело. Низковатая, но крепкая, хорошей формы, грудь просматривалась без затруднений. Особа, усевшись на диван, широко улыбнулась Эмиру и, положив ногу на ногу, похлопала рукой рядом с собой. Это было явным приглашением. Эмир переглянулся с Гаруном и с улыбкой, показав на часы, развёл руками: дескать, нету времени. Особа махнула рукой со значением — «оставьте этих глупостей» — и нежно погладила себя по внутренней стороне бедра, продолжая призывно смотреть Эмиру в глаза. Он сглотнул и взглянул на телевизор. Дверь за диваном открылась, из неё вышел чернокожий выпускник МГУ с маленьким пакетиком в руках. Моментально оценив обстановку, он белозубо улыбнулся Эмиру и произнес:

— Десять долларов.

Насторожённо глядя негру в глаза, Эмир вынул бумажник и достал из него десятидолларовую бумажку. Негр не сделал попытки заглянуть в бумажник. Забрав у Эмира из рук банкноту, он отдал пакетик и показал большой палец. После чего друзья немедленно ретировались. Выйдя из подъезда, Гарун с шумом перевёл дыхание и посмотрел на Эмира. Эмир пожал плечами и спросил: «Как выбираться будем?»

Немного поплутав, Гарун нашёл улицу, ведущую к гостинице. Почти всю дорогу они шли молча, только у самой гостиницы Гарун сказал:

— А тёлка ничего была…

— Которая в кресле? — спросил Эмир. Ими неожиданно овладел приступ нервного смеха.

Зайдя в комнату, Эмир достал из кармана заветный пакетик и, развернув, высыпал его содержимое на прикроватную тумбочку. Содержимое походило на крупный липкий песок и малость попахивало эпоксидной смолой. Эмир достал из сумки пачку Казбека, вышелушил одну папиросу на ладонь и, выбросив часть табака в урну, смешал остаток со свежеприобретённой смесью. Виртуозно заколотив «косяк», он подошёл к окну и, открыв форточку, щёлкнул зажигалкой.

— Сейчас кто-нибудь обязательно зайдёт, — предсказал Гарун, но пророчество не сбылось.

Эмир раскурил косяк и сладострастно затянулся. По комнате распространилась омерзительная вонь. Выпучив глаза, Эмир зашёлся в длительном приступе кашля, уронив косяк прямо на покрывало кровати, откуда Гарун брезгливо взял его двумя пальцами и утопил в унитазе. Эмир всё кашлял. Изо рта у него обильно текли слюни, он пытался сплюнуть в урну, но снова и снова заходился лающими спазмами. Гарун принёс ему стакан воды и уселся рядом на стул, глядя на товарища без особого сочувствия. Попив воды, Эмир перестал кашлять, отдышался, сел на кровать и посмотрел на горку субстанции на тумбочке.

— Это не трава, — заключил он.

— Нет, — со значением произнёс Гарун, — это не трава. Мне кажется, это смолка для приклеивания колбы лампочки к цоколю. Мне один мужик говорил, что если её покурить — бросишь курение на всю жизнь. Только я не смог — уж больно гадостная штука.

— Интересно, где этот паразит её взял.

— Ну ты же видел — у них в округе ни одной лампочки нету.

Они опять засмеялись, на этот раз безо всяких нервов. Мысли пойти и получить с паразита десятку не возникло.

Утром они сидели за столиком в ресторане и пили крепчайший кофе. Старшой ещё вчера вечером сообщил всем за ужином, что отдаёт им Гавану на поток и разграбление до 28-го, то есть ещё на три дня. А потом — на Варадеро! Море, пальмы, песок — и никакой городской жизни, предупредил старшой. Отрывайтесь в Гаване! Отрываться было особо негде. Все говорили, что есть места, где бурлит ночная жизнь, но никто не знал, где именно эти места находятся. Гарун с Эмиром приняли решение шарахаться по городу и надеяться на удачу. Решительно допив кофе, они поднялись и пошли к выходу из ресторана, где были остановлены роскошного вида блондинкой, обратившейся к ним со знакомым вопросом:

— Вы говорите по-русски?

Компаньоны переглянулись. Стоявшая перед ними женщина была похожа на Марину Влади, ещё не родившую троих детей. И совершенно не похожа на вчерашнего негра. Грудь с трудом помещалась в белой батистовой кофточке, а бёдра — в простой синей юбке на 30 сантиметров выше колена. Роскошная соломенная грива падала на плечи, гладкая загорелая кожа, серые глаза на половину лица и хорошо очерченные, улыбчивые губы — на другую половину. Ей было лет тридцать. Гарун подумал, что, предложи она ему куда-нибудь пойти и что-либо купить, он и секунды бы не промедлил. Вместо этого «Марина Влади» осведомилась, не будет ли у них минутки поболтать с компатриоткой. Гарун было предложил сесть за столик и выпить ещё кофе, но Эмир несколько сдавленным голосом возразил:

— Какой кофе, пойдём к нам в номер, коньячку выпьем!

Женщина слегка насторожилась, но, внимательно оглядев обоих парней, кивнула и сказала:

— Меня зовут Наташа. Я здесь замужем за кубинцем, работаю в этом отеле. Только что смену закончила.

Слово «замужем» прозвучало для земляков как предложение остыть. С другой стороны, подумал Гарун, кто его знает, может, на Кубе другие правила поведения для замужних женщин. Гарун и Эмир назвались и сообщили, откуда они родом. Наташа никаких подробностей не добавила. В номере они, болтая о том-о сём (главным образом о нелёгком кубинском житье-бытье), незаметно опустошили бутылку коньяка из запасов Эмира. Эмир был мудр, и не лез со своим коньяком, когда приятель предложил бутылку из собственных запасов. Но и жадным он не был, и как только допили первую бутылку, он сразу достал вторую.

Наташа пила наравне с мужчинами, а пьянела — вопреки затаённым чаяньям последних — гораздо меньше. У Гаруна уже здорово шумело в голове, и он подумал о том, что пить коньяк стаканами до полудня не самая лучшая идея, даже если ты на отдыхе. Наташа говорила о своём знакомом, который тоже приехал из Союза на Кубу отдыхать и сбежал в Канаду. Процесс, по её словам, был стандартный — таким образом отваливали десятками, и она его подробно описала. В затуманенном алкоголем мозгу Гаруна всё это регистрировалось не особо отчетливо. Видимо, то же самое происходило и с Эмиром, потому что он перебил Наташу в середине рассказа вопросом:

— Слушай, а кому здесь можно шмотки сдать?

Наташа заметно оживилась, и между нею и Эмиром произошёл разговор, в котором Гарун не участвовал, а Эмир предъявил содержимое своих сумок, чем вызвал ещё большее Наташино оживление.

— Я заберу всё — объявила она, и Гарун уже который раз поразился Эмировому опыту. Владелец галантереи тем временем перераспределил свой багаж таким образом, что одна из двух его обширных сумок оказалась заполнена исключительно совковым трикотажем. В другую он сложил свои личные вещи и остатки товара, на который гостья поглядела с прощальной грустью. Наташа не без труда подхватила свой груз и сказала:

— Значит, решено? Завтра моя смена с десяти, спускайтесь в лобби, к конторке дежурного, — я принесу деньги.

Речь шла о неимоверном количестве кубинских песо, которые, Гарун это уже знал, имели хождение только на Кубе. Зачем они нужны Эмиру, было неясно, а спрашивать не хотелось. К своим двадцати семи годам Гарун повидал всякого и, как сорокалетний Д’Артаньян, почти всегда полагал, что знает уже достаточно.

Проводив Наташу, Эмир вернулся и, сев напротив Гаруна, устремил было свой взор на бутылку, стоявшую на столе. В ней была ещё половина. Но Гарун немедленно поднялся и объявил:

— Я иду на пляж! Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!

— Точно! — подтвердил Эмир. — А секс, вино и пироги — наши лучшие враги!

И они пошли на пляж вместе. То есть они пошли в сторону моря – пляжа, как вскоре стало понятно, на обследованной ими береговой территории не оказалось. Дойдя до океана по Авенида де лос Президентес, они полюбовались на конную статую какого-то джигита под охраной двух пушек, затем приблизились к парапету набережной, за которым, натурально, уже начинался океан. Волнение было балла на три. Ни одного купальщика в поле зрения не оказалось. Мало того, не оказалось и места, откуда купальщики могли бы войти в море. Если, конечно, они не сигали туда прямо с парапета, что стало бы рискованным предприятием: отходя, волны обнажали коралловые разломы.

Солнце пекло отчаянно, коньяк гулял по кровеносной системе, не помогая совершенно. Гарун с завистью разглядывал расхаживающих в большом количестве кубинцев. Почти все были одеты в брюки и рубашки или майки с длинным рукавом. Сандалий ни на ком, во всяком случае, из мужчин, не было, а вид при этом у всех был такой, словно гуляли они по тенистому парку. А не по асфальту, на котором впору было жарить яичницу! Гарун увлёк Эмира в тень многоэтажного здания, где дышать стало легче. Похоже, строение являлось обычным жилым домом, только вместо первого этажа у него были столбы. Компаньоны плюхнулись на ступени у подножия здания и перевели дух. Жизнь налаживалась. В тени не превышало тридцати градусов, к тому же дул лёгкий ветерок с моря, а бетонные ступени даже холодили.

— Где бы купить мороженного, — вслух подумал Гарун.

— Или холодной газировки, — продолжил мысль Эмир, глядя на дефилирующих мимо девушек. Две из них сменили траекторию и направились в сторону приятелей. Это были мулатки старшего школьного возраста, одетые в шорты и маечки. Размерами шорты напоминали плавки, а маечки начинались выше живота, а заканчивались ниже линии подмышек. На лицах девушек обозначились плотоядные улыбки. Они подошли и сели по бокам приятелей, и та, что оказалась рядом с Эмиром, без промедления обняла его одной рукой за шею и попыталась поцеловать в губы, в то время как соседка Гаруна прижалась к нему своей немаленькой грудью и положила руку прямо на ширинку гаруновых «ливайсов». Гарун встал со ступеньки, ощущая целый букет противоречивых эмоций, щедро сдобренных коньяком. Девушка тоже поднялась и с простодушной улыбкой сказала:

— Sex? Twenty dollars?

Гарун оглянулся на товарища — тот по-прежнему сидел в объятьях своей соседки, всё с меньшим успехом уворачиваясь от её губ. Наконец, он решительно взял девицу за плечи и слегка отодвинул от себя. Та немедленно продублировала вопрос подруги:

— Sex? Twenty dollars?

Эмир встал и, почесав в затылку, ответил:

– Ten?

— Twenty! — с лёгкой обидой возразила девица. Эмир развёл руками и повернулся к Гаруну. Тот вдруг осознал, что глаза его выпучены, а рот приоткрыт.

— Пойдём домой, — предложил Эмир. — Ну их на хрен, этих блядей.

Девушки очевидно слышали русскую речь не в первый раз. Они разочаровано переглянулись и, не оглядываясь, отправились дальше по Малекону.

— А что, — сказал Гарун, — недорого!

— Опасайтесь случайных связей, — голосом диктора проговорил Эмир, подняв кверху указательный палец. — Особенно с малолетками.

— Особенно в чужой стране, — добавил Гарун. — Пошли, правда, домой.

Эмоции, обуревавшие его, схлынули, чего нельзя было сказать о настойчивом коньяке. Несостоявшиеся купальщики вернулись в гостиницу, зашли в свой прохладный номер и, улегшись, уснули до вечера.

Вечером был праздник жизни. В ресторане играл оркестр, а выспавшиеся и принявшие холодный душ Гарун с Эмиром чувствовали себя великолепно. Они вызнали у старшого, в каких номерах размещаются Маша с Лёлей — те оказались в одном номере на этаже приятелей. В номерах стояли телефоны, и Гарун позвонил дамам с предложением о совместном ужине. То есть, мысли его простирались гораздо дальше, но ведь надо было с чего-то начинать. Дамы великодушно согласились, и уже вскоре все четверо сидели за столом и вели оживлённую беседу, обмениваясь дневными впечатлениями.

Как выяснилось, девушки время зря не теряли. Они успели принять участие в двух автобусных экскурсиях, одна из которых имела местом длительной остановки пляж. Подруги вежливо посмеялись над попыткой земляков отыскать место для купания вблизи гостиницы. Ближайший пляж, на который их отвезли, находился в часе езды на автобусе. Маша похвасталась, что «убила» целую плёнку на архитектуру. Лёля взахлёб восхищалась Старой Гаваной, улицами, площадями, королевскими пальмами и дружелюбными открытыми людьми. Гарун с Эмиром молча кивали. После ужина, за которым по молчаливому согласию не было выпито ни капли спиртного, компания устремилась к набережной. Народу там с наступлением вечера прибыло. Люди всех возрастов сидели, стояли и дефилировали взад и вперёд по проезжей части дороги — тротуар перед парапетом был пуст и залит водой от перехлёстывающих через него волн. За парапетом гулял несильный шторм, баллов на пять, и только добавлял публике веселья. Догорали последние минуты заката.

Белые дома на набережной, белая пена волн, белые рубашки кубинцев, всё окрасилось в светло-пурпурные тона. Картины этого вечера наряду с гладкой рукой Маши на изгибе его руки пробудили в Гаруне всплеск романтизма, небывалый для его практической сущности. Он посмотрел на Эмира — тот обнимал заворожённую красотами пейзажа Лёлю за талию. Часа полтора, смешавшись с толпой кубинцев, они шатались по Малекону, обдаваемые мелкими брызгами из-за парапета. Тёплый ветер, приносящий солёную водяную пыль, незнакомый говор вокруг, силуэты крупных пальм на фоне темнеющего неба… Гарун почувствовал момент и практически непринужденно обвил рукой тонкий Машину талию. Рука его ещё решала, где же осесть, когда Маша повернулась к нему лицо и улыбнулась. Гарун понял, что где ладонь ни осядет — всё будет принято, и припарковал ее на гладком, прикрытом тонкой материей, животе между крылом подвздошной кости и рёберной аркой. Ладонь зажила своей жизнью. «Это называется курортный роман», — думал Гарун, немного сожалея о своей двухдневной небритости. Наставало время поцелуев, а девушки не любят колючих. Тем более таких, как Гарун, который, не побрившись пару дней, мог обрабатывать подбородком мягкие сорта дерева.

Когда стало окончательно темно, дамы решительно направились в сторону гостиницы. Гарун переоценил романтизм обстановки, и на прощание друзьям достались только поцелуи в щеку и пожелания спокойной ночи. Время было детское, спать не хотелось. Молодые люди ещё постояли с сигаретами на широких ступенях у входа в гостиницу, глядя на неутомимо шлифующий панель кубинский народ, затем поднялись в номер и, допив коньяк, улеглись по койкам. Гарун с хрустом почесал волосатую грудь и спросил:

— Послушай, что там Наташа говорила про Канаду?

— Интересные вещи говорила, — незамедлительно отозвался Эмир. Очевидно, и он думал о Наташе. — Она сказала, что самолёт, на котором мы летим домой, делает посадку в Канаде. И во время этой посадки можно просто свинтить с самолёта и остаться. Кто-то у неё так и остался. То ли брат, то ли сват…

— А что там вообще, в Канаде? — поинтересовался Гарун.

— В Канаде, говорят, неслабо! — расплывчато проинформировал Эмир. — Туда сейчас народу едет — немерено. А тем более после ГКЧП…

— То есть как — едет? — не понял Гарун.

— Ну, как, подают какое-то заявление в посольство, получают бумаги, заполняют… волокита какая-то… экзамены… Кого-то берут, кого-то — нет.

Они помолчали. Потом Гарун сказал в потолок:

— Интересно, что за жизнь там, в Канаде?

Эмир не ответил. Он спал.

(продолжение следует)